Она появилась в один из жарких августовских дней, когда разгорячённое летнее солнце ещё по инерции продолжало раздевать прохожих до лёгких футболок, а Гидрометцентр ежедневно обещал долгожданную прохладу, но то ли туда на службу устроился тот самый мужик из анекдота: « у вас сейчас вероятность совпадения прогноза 48%, примите меня на работу синоптиком и я повышу вероятность на 4%. Как? Да просто буду говорить всё наоборот», либо задержался где-то в горах обещаемый циклон с Севера.
Это была кошка. Красавица с длинной пушистой белой шерстью и рыжими пятнами, словно подпалины заката. Похоже, тайской породы, что вызвало немалое удивление: как такую породистую красавицу выгнали из дома, чем же она так провинилась?
Кошка обитала в районе среднего подъезда дома, соседнего с моим, иногда лежала и грелась на солнышке, иногда пряталась от жары в тени стоящих на площадке припаркованных легковушек, но от подъезда далеко не отходила, словно была привязана к нему какой-то невидимой нитью.
Я сначала подумал, что хозяева просто решили отпустить кошку погулять «самой по себе», а на ночь запускают её обратно в свою квартиру, но это предположение рассеялось, когда увидел возле подъезда выставленную пластиковую коробочку с водой и какие-то объедки на куске полиэтиленовой плёнки. Тогда я понял, что кошка брошена и получила статус «бездомная», а, ежели перевести на человеческий – БОМЖ.
Кошка, тем не менее, вела себя не как прочие бездомные – не орала, прося есть, не тёрлась о ноги прохожим и не шарахалась с испугом в отдушину подвала от ребятишек, а те и не трогали её, подчиняясь какой-то магической силе, исходящей от её пристального взгляда прищуренных на солнце глаз. Да, это была не простая бездомная кошка, а какая-то особая интеллигентка, держащая себя с достоинством и высокомерием, ни дать, ни взять – царская особа. Её прищуренные узкие восточные глаза и надменный вид подсказали мне кличку, которую я незамедлительно ей присвоил: «Цыся» - была такая когда-то в старину в Китае императрица, только правильное имя у неё было Цыси, но кошек как-то принято называть с окончанием на «а», либо «я», впрочем, как и всех других особ женского пола. К тому же, эта кличка подходила не только по поведению кошки, но также и по тому, что содержала аж целых два шипящих звука – «ц» и «с», а как известно, диапазон звуков у кошек шире, чем у человека и простирается до частот, близких к ультразвуку. Шипящие же звуки, при своём произношении, тоже содержать частоты, приближённые к ультразвуковым. Вот почему кошки охотно реагируют на «кис, кис, кис»…
Летний отпуск подарил долгожданную встречу с Байкалом, где мы с женой провели неделю на турбазе в отдельном домике на самом берегу.
Вернувшись, отдохнувшие, загорелые, полные впечатлений от «славного моря» - волшебного чуда-озера с его удивительной энергией, с сумками, наполненными «всем, что может пригодиться», подошли к своему дому. И тут я увидел Цысю, заметно похудевшую, всё так же одиноко сидевшую у закрытой домофонной двери соседнего подъезда. В голове завертелась песня: «Милая моя, взял бы я тебя, но там, в краю далёком есть у меня…» своя кошка Масяня, именуемая домашними попросту Маськой – сибирская, породистая кошка, тоже длинношерстная красавица, но, как выяснилось, с характером, увы, не ангельским. А выяснилось это в прошлом году, когда дочка с мужем улетали на отдых в Турцию и подбросили нам на две недели свою кошку Туську, моложе нашей Маськи на год. Боже, Маську словно подменили: из толерантной, мягкой в общении, как домашний меховой тапочек, она превратилась в брутальную стерву с горящими глазами. Присутствия чужого зверя, даже своего ближайшего кошачьего рода и породы (Туська тоже была сибирской кошкой), она допустить не могла. Воинственно завывая, Маська загнала Туську в дальнюю комнату и не позволяла ей выходить, сидя у порога двери, как надзиратель в тюрьме. Пришлось туда индивидуально для Туськи ставить мисочки с едой и питьём, а также ванночку с кошачьим туалетом. Но Туську это совсем не удручало. Спокойно жила в этой комнате не претендуя на остальные квадратные метры жилплощади до самого возвращения из загранпутешествия своих хозяев.
Вот эта единственная причина кошачьей несовместимости и заставила меня отречься от мысли забрать Цысю себе…
Соскучившись на отдыхе по родным просторам, в которых уже, судя по местному рыночку, стали появляться грибы, решил на следующее же утро отправиться на эту любимую «тихую охоту».
Выйдя из своего подъезда и направляясь по двору вдоль дома к ближайшим лесопосадкам, где, хоть и в небольшом количестве, но всё же, водились разношёрстные грибы, играющие в прятки и наполняющие кровь адреналином, увидел, как от соседнего подъезда направляется навстречу мне Цыся, чего раньше она никогда не делала.
«Бедная, - подумал я, голод – не тётка, вот и ты стала попрошайкой.»
Но Цыся не просила. Она просто уселась на асфальт и посмотрела на меня широко открытыми (впервые!) глазами. И тут я увидел… Боже, какие это были красивые глаза цвета чистого неба. Такую голубизну я видел, разве что, на картинах Рериха. А глаза смотрели прямо в душу…
Жалость захлестнула… Я стоял и не знал, что делать.
«Подожди меня, Цыся, вернусь и обязательно тебя покормлю!»
Побродив по леску, набрав немного маслят, да подберёзовиков (главное – процесс!), поспешил домой.
Цыся, увидев меня издалека, снова направилась навстречу и опять молча заговорила со мной своими голубыми глазами.
«Сейчас, сейчас!»…
Махом взлетев на четвёртый этаж, вытряхнув из чашки этой выпендрёжницы Маськи не доеденные консервы «вискас» в пластиковую коробочку, дополнив сухим кормом и налив в стеклянную баночку молока, бросился вниз по лестнице.
К соседнему подъезду я и Цыся, успевшая забраться на капот чьей-то машины, подошли одновременно…
Голод ломает людей, не говоря уже о существах, менее разумных…
Цыся жадно поглощала еду из коробочки, наплевав на интеллигентность и высокомерие. Передо мной была обыкновенная кошка из общества бомжей, которую давно не кормили. И лишь императорская мантия - белое пушистое облако с рыжими подпалинками заката, напоминала её родословную.
Я стоял и смотрел. Жалость приковала к асфальту и не отпускала. Цыся, съев больше половины угощения и попив молока, отошла от кормушек, видно решила оставить про запас, посмотрела на меня голубущими глазами и, открыв рот, что-то беззвучно мне передала, наверное, сказала «спасибо» на своём ультразвуковом языке. Внезапно дверь подъезда распахнулась и из него вышла знакомая женщина, работающая товароведом в соседнем магазине. Поздоровавшись, спросил:
- Кто такую красавицу, да на улицу-то выкинул?
- А это с первого этажа, у них ребёнок родился, побоялись, что поцарапает кошка. Я тоже её иногда подкармливаю. Они говорят, что весной кому-то её отдадут.
- Как весной?! А зиму-то как же она переживёт? Ведь зимы у нас сибирские, суровые, нередко и за минус сорок заходит!
- Ну, не знаю, может в подвале перезимует, а, может, кто из жильцов подберёт. У меня тоже кошка есть…
Август подходил к концу…
Всё чаще небо заволакивало серым покрывалом туч, моросил мелкий противный дождик, заставляя прихватывать с собой соскучившийся по работе зонт.
Цыся спасалась от дождя под припаркованными на площадке машинами, а когда их не было – сидела под козырьком подъезда и ждала…
Я каждое утро выносил ей еду, часто делая это и вечерами. Увидев меня, Цыся всегда направлялась мне навстречу, гипнотизировала лазуритом глаз и, открыв рот, беззвучно здоровалась. Выглядела она уже довольно сносно, немного округлились впалые прежде бока, да и походка снова стала неторопливой, царственной. Невольно вспоминалось поверье индусов про много жизней и про то, что в прошлой жизни люди могли быть животными, а животные – людьми. Не иначе, как Цыся в прошлой жизни была царской особой…
А однажды я почти в это поверил, хотя считаю себя закоренелым атеистом.
Как-то в погожий день бабьего лета, я вышел днём из подъезда и увидел уморительную картину: Цыся сидела у фонарного столба и внимательно разглядывала наклеенные на него объявления. Не знаю, что её привлекло: возможно, шевелящиеся на ветру полоски с номерами телефонов, а, может быть, какая-нибудь муха, разгуливающая по столбу, но со стороны нельзя было без смеха смотреть, как Цыся, вся подавшись вперёд, с таким вниманием «читала» объявления. Как я пожалел, что не было с собой фотокамеры – снимок кошки, читающей расклейки, наверняка бы вошёл в «фото дня», ежедневно публикуемое на «Яндексе».
Осенние дожди сменили белые мухи первого снега…
У себя на работе надоел всем сослуживцам, предлагая «замечательную интеллигентную кошку, тайской породы с голубыми глазами, белым длинным пушистым мехом и рыжими подпалинками заката», но желающие не находились: почти у всех были свои кошки, да и с улицы брать бездомную кошку не осмеливались: а вдруг у неё какая-нибудь зараза, возись с ней потом. Расклеенные объявления тоже не дали ожидаемого результата…
Зима, вступив в свои права, решила напомнить изнеженным летней жарой сибирякам, что она тоже сибирская – обильные снегопады намели на газонах возле дома большие сугробы, за которые дворники и не думали браться – дай бог суметь бы очистить тротуары, хотя бы в виде узкой пешеходной дорожки. Мороз побелил окна, утопив столбик термометра за отметку минус тридцать…
Цыся стойко переносила холода, благодаря своей пушистой шубе, ежедневной подпитке, да тёплому подвалу, где она пряталась в ненастные дни, залезая туда в вентиляционную отдушину возле своего подъезда, но каким-то чутьём каждый раз безошибочно определяла мой выход во двор, выползала из отдушины и молча здоровалась. Я ставил ей коробочки с едой прямо в отдушину, чтобы зря не морозить эту царственную особу.
Но однажды Цыся не вышла. Не вышла она и на следующий день, и, вообще, больше её я не видел. Успокаивал себя мыслями, что нашлась добрая душа, сжалилась над кошкой и забрала её домой…
Март прогнал морозы и стал отогревать город, навесив на крыши длинные прозрачные морковки-сосульки. В апреле солнце уже всерьёз принялось за сугробы перед домом, которые, подтаивая, обнажали спрятанный в них недобросовестными жильцами разный бытовой мусор.
Как-то, возвращаясь на обед домой, обратил внимание на оранжевое пятнышко в подтаявшем сугробе на газоне возле подъезда. Неужели жарок? Когда-то много лет назад, я принёс из леса целый букет цветов купальницы, в простонародье называемых жарками, или огоньками. Это было поздней осенью, когда уже выпал снег, и никто не поверил бы такому чуду, почти из сказки про «двенадцать месяцев», не принеси я домой это букетик в доказательство. Просто была тёплая осень, и затяжное бабье лето заставило природу «сойти с ума» - кое где повторно зацвели дикие яблони, а в лесу появились жарки. Но это было осенью, а не весной…
Подойдя ближе, наклонился над оранжевым пятном…
Сердце сжалось болью, к горлу подкатил ком…
Молча, не обращая внимания на катящиеся слёзы, смотрел я, как тёплый весенний ветерок ласково гладил белое пушистое облачко с рыжей подпалинкой заката…
